назначили в другой экипаж. Однако обе девушки почему-то запротестовали. Они настояли на своем и полетели на задание вместе.

Мне всегда кажется, что и Таня и Вера тогда чувствовали: кто-то из них должен погибнуть. И не хотели разлучаться…

Похоронили их под кленами в имении «Тик-так», недалеко от польского города Остроленка.

Ниток не хватает…

На волейбольной площадке шумно и весело. Играют две команды — эскадрилья на эскадрилью.

— Жигули! Давай гаси! — кричат болельщики.

— У-ух! Есть!

Жека Жигуленко, или Жигули, — главная фигура на площадке. Высокая, сильная, она легко гасит мячи через сетку, будто гвозди вбивает.

Волейбол — наше очередное увлечение.

Мы долго увлекались шахматами. Особенно наша эскадрилья. Только появится свободное время — уже сидим за доской.

На турнирах, которые мы устраивали, неизменно побеждала летчица Клава Серебрякова. Мы звали ее Клава-джан: что-то было в ней грузинское. Может быть, темперамент. Играла она весело. Сверкая густо-синими глазами, низким, хрипловатым голосом отпускала шуточки и потом вместе со всеми смеялась. Говорила она нарочно с грузинским акцептом.

— Слушай, кацо, а зачем ты коня кушаешь? Аппетит сильный, да? Удержаться не можешь, да?

Ее противник недоуменно поднимал глаза, а Клава продолжала:

— Ты еще сильней подумай. А подумаешь — не будешь кушать…

Бывало, когда противник уж очень долго думал, Клава-джан брала свою гитару и от нечего делать на ходу сочиняла:

У меня миленка два:

в том полку и в этом.

Одного люблю зимой,

а другого — летом.

Все у нее получалось здорово. Она все успевала: и обыгрывать нас, и петь, и острить.

На заданье я летала,

повстречала самолет.

В нем я милого узнала:

эффективный был полет!

Со временем увлечение шахматами прошло. Нет, мы продолжали играть, но это уже не было болезнью. Играли тихо, турниров не устраивали. И по-прежнему победителем выходила Клава-джан.

Новое увлечение охватило всех поголовно. Это — вышивание. Мы где-то доставали цветные нитки, делились ими, обменивались. Нитки присылали нам и из дому в конвертах родные, знакомые.

В ход пошли портянки, разные лоскутки. Рвали на куски рубашки — ничего не жалко! Вышивали лихорадочно. С нетерпением ждали, когда выдастся свободная минутка. Можно было подумать, что в этом — смысл жизни!

Некоторые умудрялись вышивать на аэродроме, под крылом самолета, в кабине. Даже в столовой после полетов можно было слышать:

— Оля, ты уже кончила петуха?

— Понимаешь, осталось вышить два пера в хвосте: синее и оранжевое. А ниток не хватает.

Оля вытаскивала из кармана комбинезона кусок материи и аккуратно его раскладывала.

— Вот смотри. Если вместо синих взять зеленые…

И обе самым серьезным образом обсуждали петушиный хвост.

Этой «болезнью» заразились все, в том числе и командир полка. Вышивали болгарским крестом, гладью, разными стежками… Какие-то цветы, геометрические фигуры, головки зверей и даже целые картины.

И вдруг все прошло. Перестали вышивать. Стали играть в волейбол. В каждой эскадрилье своя команда. Итого — четыре. Всю осень, пока наш полк базировался в польском имении Рынек, шли ожесточенные бои между командами. Мы недосыпали днем, вставали раньше времени и бежали на волейбольную площадку, чтобы успеть сразиться перед тем, как идти на полеты. Уставали до чертиков, но остановиться не могли…

И так всегда. Обязательно какое-нибудь увлечение. Даже в самые тяжелые периоды боевой работы…

В облаках

Мой самолет, окунувшись в беловатый дым облаков, сразу становится мокрым. Я чувствую, как оседают капли влаги на лице. Летишь в этом сыром тумане и не видишь ничего, абсолютно ничего, кроме кабины и кусочка крыла у самого фюзеляжа, чуть освещенных пламенем выхлопных газов. Концы крыльев и хвост как будто обрублены, и самолет похож на какую-то фантастическую машину.

Я смотрю на приборы: высота постепенно растет. Еще немного — и мы перейдем в горизонтальный полет.

— Довольно набирать высоту, — говорит Нина. — До цели осталось пять минут.

Собственно говоря, цели как таковой у нас нет. Сегодня мы просто бросаем вниз светящиеся бомбы, чтобы осветить местность. Наши войска захватили небольшой плацдарм за рекой Нарев. Этот плацдарм нужно расширить, так как предстоит наступление. Нам, легким бомбардировщикам, поставлена задача: ночью освещать сверху позиции противника и тот район, где будет продвигаться вперед наша пехота. Точно в назначенное время первые самолеты должны уже быть над плацдармом.

Хотя на первый взгляд задание кажется простым — бросать светящиеся бомбы, — тем не менее это не совсем так. Весь район боевых действий закрыт сплошной облачностью. Толщина ее несколько сотен метров, а нижняя кромка — на высоте менее трехсот метров. Бросать же САБы нужно так, чтобы они загорались сразу под облаками, поэтому приходится лететь в облачности. Вслепую.

До Нарева мы летим ниже облаков, а потом лезем вверх, в холодную сырую мглу. Набрав высоту, по расчету времени бросаем наши «фонари».

Неприятно лететь в облаках. Летчик должен привыкнуть не верить себе, ориентируясь исключительно по приборам. А это нелегко: не верить себе… Даже тогда, когда я лечу прямо, мне всегда кажется, что самолет разворачивается, и я никак не могу отделаться от этого ложного ощущения. Приходиться бороться с собой. Я знаю, что так и должно быть, что это не только у меня, но смириться с этим никак не могу…

Проходит пять минут, и Нина выбрасывает за борт САБы один за другим. Спустя несколько секунд они вспыхивают внизу. Мы догадываемся об этом по тому, как светлеет вокруг нас густой туман облаков.

Осторожно, с небольшим креном я разворачиваю самолет и беру обратный курс. Теперь можно снизиться, чтобы выйти из облаков. Наконец, увидев землю, огни, овраги, реку, я свободно вздыхаю.

В облаках, где кругом стены, отделяющие тебя от мира, где не видно ни одного ориентира, ни одной точки, за которую можно уцепиться, я чувствую себя как в клетке, откуда мне хочется поскорее выбраться…

В эту ночь мы летали до утра. Зато утром узнали, что операция по расширению плацдарма прошла успешно.

Парашюты

— Валь, ты когда-нибудь прыгала с парашютом?

— Нет. А чего это ты вдруг?

— Не вдруг, а нам выдают парашюты. Мы их в полет брать будем.

— Вот еще не хватало! Таскаться с ними. И так после полетов еле ноги волочишь.

— Ну это уже решено. И потом — почему ты против? Согласись, что многие девушки остались бы живы, если бы нам дали парашюты раньше…

— Вообще-то конечно.

— Ну вот. А прыжки — сегодня после обеда.